Согласно дошедшим до нас сведениям, церковный округ «Tuutari» (в переводе с финского - «гора» или «холм») существовал еще во времена шведского господства. Первая деревянная кирха этого прихода находилась на территории нынешнего Красного Села, на том месте, где в 1828 году был построен Императорский дворец, а небольшая деревянная часовня была расположена на горе Мельконмяки. Самой отдаленной частью этого прихода являлся причтенный к нему еще при шведах приход Хиетамяки (см. № 13). Во времена Северной войны и церковь, и часовня, и дом пастора были разрушены, и лишь через пятнадцать лет после ее окончания по инициативе пастора Иоганна Хоппиуса в южной части прихода на горе Мельконмяки была построена новая деревянная церковь, освященная в 1736 году. Спустя четверть века она была по ветхости разобрана и заменена новой, просуществовавшей с 1760 по 1837 год.

Впервые я ступила на красносельскую, отныне родную землю ребенком в день своего рождения, ставший и днем рождения души. С него - жаркого, августовского, когда я с мамой взобралась на показавшуюся невыносимо крутой гору, Красное Село вошло в меня своей красотой. И тайнами, сначала - от следов Отечественной войны, уже заросших. Воронки от бомб, окопы, пепелища источали сквозь яростный запах разросшегося бурьяна горечь тлена. Пока мама оформлялась, я сидела на вещах у сломанного фонтана, от которого повеяло жутью. Потом говорили, будто в нем схоронили немецкого генерала, застрелившегося от страха перед Гитлером за провал. Чудесные маргаритки грядами росли в парке, - оказалось, тоже на немецких могилах. А какой чудовищный фейерверк получился из бытового пожара от того, что мальчик натаскал к дому - недалеко от нашего - неразорвавшиеся гранаты. 

Помню ощущения ленинградцев начала 1970-х годов: тогда красносельские и питерские новостройки еще не столь решительно тянулись навстречу друг другу, и казалось, что Красное Село - это не самый близкий пригород Ленинграда. Его история мне, школьнику, представлялась как обособленное, не зависимое от северной столицы явление. В 1972 году я поступил в военное училище радиоэлектроники ПВО в Пушкине. Спустя год мы, первокурсники, готовились к марш-броску в лагеря, которые находились у Красного Села. Нас подняли по тревоге ночью, и мы тремя колоннами, по сто человек в каждой, двинулись в путь. Часто марш-бросок превращался в кросс в противогазах. Карабины и саперные лопатки безжалостно хлестали по спине, шинель, свернутая в скатку, химкомплект и вещмешок делали нас похожими на странный гибрид слонов и верблюдов. К концу марш-броска, пройдя и пробежав без остановки километров пятнадцать, многие из нас еле волокли ноги. 

Увеселения в Красном Селе происходили летом, когда из Петербурга в свою загородную резиденцию переселялся царский двор, а вслед за ним передислоцировались и войска. С середины XIX века (с 1851 года) ведет свою историю Красносельский театр, где и происходили все основные летние театральные развлечения высшей российской знати. На сцене этого театра показывались драматические, балетные и оперные постановки (в основном целиком перенесенные с императорской сцены), выступали артисты оперетты и эстрады. Иногда зал и сцена театра становились местом балов и празднеств. Излюбленной формой показа лучших артистических сил был дивертисмент - легкий, непринужденный, развлекательный и разнообразный. Перенесение на сцену летнего театра целых постановок проигрывало в сравнении с подвижной и неприхотливой формой театрально-эстрадного дивертисмента. Поэтому в практике Красносельского театра она была доминирующей и легко достигала своей цели, удовлетворяя различные вкусы как аристократического зрителя, так и высшего офицерства. 

С самого начала XIX века в красносельских лагерях начали активно проводиться мероприятия по медицинскому и санитарно-гигиеническому обеспечению военнослужащих, размещавшихся в полевых условиях. 

Были сооружены водопровод, бани, канализация. В 1851 году «в видах сокращения издержек казны и для вящего сохранения здоровья нижних чинов (курсив наш. -Авт.) [было] решено заменить палаточный лагерь на деревянный». Однако этот процесс затянулся до 80-х годов XIX столетия. 

Несмотря на проводимые мероприятия, в лагере периодически вспыхивали эпидемии. В 1831, 1849, 1866 годах холера, бушевавшая в Петербурге, «не оставила без внимания» и красносельские маневры. В 1911 году от брюшного тифа за короткий срок в лагере умерло более 300 человек, а цингой (по терминологии, принятой в то время, - скорбутыней) болели на протяжении XIX века. Помимо инфекционных заболеваний маневры представляли опасность и в отношении получения ранений и травм. 

17 января [1944 года] 1-й Краснознаменной танковой бригаде (машины Т-34) была поставлена задача на развитие успеха. Рано утром, как только рассвело, моему взводу в составе трёх машин приказано было двинутся от Пулково до деревни Кургелево, где был сосредоточен противник, оценить обстановку, пути следования. С трудом объехали противотанковый ров, двинулись дальше. 

Несмотря на дождливую погоду у шатра в ожидании высочайших особ собрались три поколения семьи владельца фабрики — сам К. П. Печаткин с женой Варварой Александровной, два их зятя — генерал-майор В. В. Малков-Панин и сенатор Л. В. Барсов с супругами, две дочери — К. К. Зконопниц-Грабовская и О. К. Федорова, внук — инженер-технолог А. В. Зконопниц-Грабовский и внучка С. В. Горбунова с мужем инженер-технологом и помощником К. П. Печаткина по управлению фабрикой, П. М. Горбуновым.

Имя великого французского писателя Оноре де Бальзака тесно связано с Российской империей XIX столетия. Семнадцать лет жизни он посвятил думам о России, об Украине, о своем счастье на этой земле. Почти ежедневно его письма в России получала «иностранка», польская помещица, русская подданная, Эвелина Ганская. О браке с ней писатель мечтал с 1833 года. Надеждам Бальзака не суждено было оправдаться, но в памяти осталось его невольное восхищение богатством и мощью великой державы, победившей его кумира, его идеала правителя и воина, Наполеона Бонапарта. Наполеон для Бальзака был новым воплощением титанов, владевших воображением людей первой половины XIX века, а его биография - мифом. В творчестве Бальзака образ Наполеона, обладающего почти сверхчеловеческими силами, имел не только историческое звучание, а приобретал огромный философский смысл.

В дневнике великого князя Константина Константиновича 19 июля 1884 года записано: «Красное Село. Лагерь. Мой брак. Мне 26-й год, я женат и несу службу, которая мне по сердцу». 

Минуло три месяца со дня венчания Константина Константиновича с принцессой Елизаветой Саксен-Альтенбургской, герцогиней Саксонской, которую в соответствии с царским манифестом отныне именовали Елизаветой Маврикиевной с титулом императорского высочества. 

Еще до свадьбы, в январе 1883 года, великий князь мечтал об этих событиях, даже планировал их. В его дневнике это выглядит так: «Я приезжаю в Россию (в это время великий князь был в Альтенбурге. - Л. К.). В мае коронация (Александра III. - Л. К.). Под великой тайной все говорю Государю и, получив согласие его и родителей, возвращаюсь в Альтенбург, и тут помолвка. Потом служу в лагере, в Красном Селе, командую ротой Измайловского полка, все на меня смотрят как на жениха, все мне радуются, а осенью она приезжает. И потом свадьба». 

В 1906 г. Шеф полка Императрица Александра Феодоровна обратила свое внимание на отсутствие лагерной церкви и повелела отпустить из своих личных средств сумму, необходимую для ее постройки. В этом же году вдовою бывшего уланского офицера госпожою Фельдман был пожертвован участок земли между деревней Куттузи и мызой Шунгорово, на котором 2 августа 1906 г. в присутствии Императора Николая II и Императрицы Александры Феодоровны состоялась закладка деревянного лагерного храма